«Кандагар»: им бы в небо
09 ноября
2013
2013
Культивированный оскаровским номинантом «Мне бы в небо» небосвод становится главным предметом мечтаний экипажа самолета Ил—76, и если коллективное любование синим небом в начале фильма выглядело как вздох перед казнью, то в конце горизонт, к которому стремились заложники, уже откровенно пугает. Пугает, потому что олицетворяет чувство стыда троекратно: стыдно за «родину», которая так и не помогла, стыдно за «амуницию», которая оказалась оружием, стыдно за хваленую мужскую дружбу, которая в экстремальных условиях дала трещину. Впрочем, трещину дала не только дружба — она и не обязана была зарождаться между пятью русскими мужиками, больше года ночующими в одной халупе одной варварской страны. Их рациональность, выдержка и умение работать в команде тоже свелись к нулю, и угон собственного самолета выглядит не спланированным подвигом, а счастливой случайностью, которой могло и не быть.
Между тем, до этой случайности им пришлось существовать в плену достаточно долго, чтобы каждый из них хотя бы на время потерял лицо. Один лезет на рожон и, как альфа-самец, задирает талибов, другой сходит с ума на почве рождения внучки и навлекает на всю команду очередное мусульманское кудахтанье, третий проигрывает в карты то, к чему и прикасаться не следовало. Даже капитану изменяет собственная гордость, и большую часть времени он бессмысленно сопит в стену, еле сдерживая слезы.
Неприкрытая слабость тех, кого по возвращении наградили Орденом Мужества, в «Кандагаре» приобретает новый оттенок: наконец перед нами не здоровенные военные, в пылу патриотического пафоса готовые сорваться в бой. Теперь на экране жизнь — такая жалкая, но вместе с тем очень ценная. За эту жизнь не ведется борьба, за эту жизнь нужно цепляться. Порой, чтобы выжить, нужно изменить своим принципам, чаще молчать и не доверять даже тем, с кем изо дня в день ночуешь на одном полу.
Заявленный как боевик «Кандагар» несет в себе куда больше психологии, чем готов принять на душу зритель. Вместо взрывов — хлопки, вместо драк — последствия, вместо четкой картины — выкрики афганцев, которые даже в переводе не нуждаются: всю абсурдность трагедии, которую с людьми могли сотворить варвары, можно услышать без слов и увидеть без четких планов. Как никогда после монолога «лучшего талиба» ощущаешь, что жизнь, потраченная на служению бензоколонке и кредитной карте, имеет куда больший смысл, нежели слепое поклонение Аллаху и убийство неверных. Жизнь — она вообще может быть спокойной и однообразной, для кого-то бессмысленной и совсем не героической, лишь бы не было в ней бессвязных воспоминаний о чужих религиозных бойнях, которые в конце XX века кажутся такой же дикостью, как и сожжение ведьм, случись оно сегодня.
Между тем, до этой случайности им пришлось существовать в плену достаточно долго, чтобы каждый из них хотя бы на время потерял лицо. Один лезет на рожон и, как альфа-самец, задирает талибов, другой сходит с ума на почве рождения внучки и навлекает на всю команду очередное мусульманское кудахтанье, третий проигрывает в карты то, к чему и прикасаться не следовало. Даже капитану изменяет собственная гордость, и большую часть времени он бессмысленно сопит в стену, еле сдерживая слезы.
Неприкрытая слабость тех, кого по возвращении наградили Орденом Мужества, в «Кандагаре» приобретает новый оттенок: наконец перед нами не здоровенные военные, в пылу патриотического пафоса готовые сорваться в бой. Теперь на экране жизнь — такая жалкая, но вместе с тем очень ценная. За эту жизнь не ведется борьба, за эту жизнь нужно цепляться. Порой, чтобы выжить, нужно изменить своим принципам, чаще молчать и не доверять даже тем, с кем изо дня в день ночуешь на одном полу.
Заявленный как боевик «Кандагар» несет в себе куда больше психологии, чем готов принять на душу зритель. Вместо взрывов — хлопки, вместо драк — последствия, вместо четкой картины — выкрики афганцев, которые даже в переводе не нуждаются: всю абсурдность трагедии, которую с людьми могли сотворить варвары, можно услышать без слов и увидеть без четких планов. Как никогда после монолога «лучшего талиба» ощущаешь, что жизнь, потраченная на служению бензоколонке и кредитной карте, имеет куда больший смысл, нежели слепое поклонение Аллаху и убийство неверных. Жизнь — она вообще может быть спокойной и однообразной, для кого-то бессмысленной и совсем не героической, лишь бы не было в ней бессвязных воспоминаний о чужих религиозных бойнях, которые в конце XX века кажутся такой же дикостью, как и сожжение ведьм, случись оно сегодня.
